Prototype466. Роман о современном искусстве, антироман - Симон Либертин

Ваш покорный слуга – заядлый кофеман, что означает, все-же, скорее «кофейный наркоман», а не хипстер. И торчит он на одном, определенном виде зерен – африканском Бурунди. Николь же больше предпочитала коктейли на основе сладких цветных ликеров – Кюрасао и Апероль.

Напиток этот настолько мне понравился, что я ошпарил в нем кончик носа, и последующие несколько дней тот болел и сигналил алой фарой окружающим. К тому же, первое время после прилета у меня были полностью заложены ушные перепонки, поэтому я различал только два вида звуков – тихое хлюпанье и хлопки.

Нос – особое мое проклятье. Забыл смахнуть табаско – неделю ходи как клоун Пьеро. Почему всех клоунов зовут Пьеро? Недавно я порезал нос коробкой с пиццей.

Впрочем, не такой уж и длинный у меня нос, мой нос похож на накренившуюся яхту с раздутым вправо парусом. Нос мой со спичечный коробок, он поменьше чем у автора «Вопроса Финклера». Но что нос? Меня всегда удивляла центральная роль для города и жизни его горожан такого среднего по шкале банальности напитка как… кофе. Вот уже как сотню лет наблюдается непрестанная эстетизация напитка. Ведется непрерывный поиск клондайка с настоящим кофе правильной прожарки и проварки, сделанными в Долине долголетия Вилкабамба в Эквадоре истинным бариста по призванию в четвертом поколении.

Не говоря уже о том, что употребление кофе подозрительно походит на традиционный способ искупления вины в индуизме. Даже приготовленный кемексом, когда кипяток проливается через фильтр с кофейной массой, или другим альтернативным способов кофе – очень грязный напиток, слишком много в нем взвешенных отходов от жарки зерна. Короче, человек пьющий кофе – символически ест землю, запивая ее жидкой грязью, именно так и выглядит один из обрядов искупления греха в индуизме. Но если уж говорить о кофе, то прошу вас, и здесь я воспользуют правом автора – советую вам, попробуйте зрелый обжаренный не слишком давно Бурунди, приготовленный с помощью кемекса.

Зачем все эти умноженные без необходимости кофейные сущности свежей обжарки, трюфельной поджарки, гребаный кемекс, проваренный насквозь трешак, а взять этот задрипанный капучино за пять космических долларов? А еще ненавижу всех этих гребано-изысканных посетителей кафе: бесконечных поэтов, писателей, музыкантов с твердыми чехлами для гитары Squire Stratocaster 1976’s vintage.

Возвращаясь к ней домой уже вечером, мы пили свежий Бурунди и валялись в обрамленных высокими книжными полками перинах, придуманных, пожалуй, даже слишком лаконично, наверное, каким-нибудь анонимным японским дизайнером, и лелея новорожденное семейное счастье рассуждали об «Игре престолов».

– Зачем этот дикарь завалил Джона Сноу? Он был самым романтичным. Как ты думаешь, он, и правда, больше не вернется?

– Да, но мы ведь оба ждем смерти Дейнерис в шестом сезоне?

– Теперь ты рассуждаешь с высоты своего холодного сердца.

Я с деланным видом изобразил обиду:

– У меня нормальное сердце. Сердце у меня обычное, Николь!

Она направляла меня, подсказывая «ближе» и «идем в верном направлении», будто бы двигаясь вместе со мной по стране наслаждений. Так или иначе, вскоре я смог начертать карандашную карту и начал прекрасно ориентироваться в этих тенетах.

Эстетика наших взаимоотношений с Николь строилась на том, чтобы воображать ситуации, в которых нам будет неплохо. Как и все в этом мире, она строилась вокруг микроутопий. Мечтаний о каникулах в Портобелло, хорошо оплачиваемом безделии и собственном коктейльном баре.

Микроутопия, интегрированная в тот мир, осколки которого он до последнего пытался сохранить. «Микроутопии, которые включены в повседневную жизнь». Мы пытались лучше жить в том мире, в котором мы оказались, не питая каких-либо революционных желаний.

Вот и все, здесь моя история могла бы спокойно завершиться, если бы в жизни я не искал рок-н-ролла, ответов на незаданные вопросы и возвращения своей жизни того, чего, казалось, ей задолжал.

Мои устремления до недавнего времени укладывались в одно стремление по течению, которым я был всецело захвачен. Николь рассказала мне, что моя эротомания связана с более общей топикой, а именно – охваченностью ядра моей личности мифом о «Золотом веке» в его коммунистической версии. Но ведь я-то знал причину. Но чтобы поведать о ней, мне придется рассказать историю моего дедушки.

Дедушка

Мой дедушка затерялся в детстве, где-то посреди моего персонального незабываемого и навсегда потерянного Рая, вместе с комиксами про собаку Пифа и игрушечными фигурками Агирре и его подопечных конкистадоров.

У каждого в моей семье оказались свои судьба, пределы и берега. Ступень дедушки сбежала от советской тирании, звено отца осело ближе к восточной Европе. Я же, всю свою сознательную жизнь старавшийся перепрыгнуть через отведенную мне ступень, получив образование, продолжил его в США, да здесь и остался. И вот, что удивительно – мой род столько раз менял страны и даже, не побоюсь этого слова, цивилизации, но семья моя, будучи эклектичной, так и не перестала по старой русской привычке генерировать трагизм.

Эмигрировав сюда, он вместе с бабушкой целиком отдался борьбе за существование, существуя на скудное университетское жалование преподавателя на кафедре Славистики в размере 500 долларов. Отец-же уже все—таки был типичным европейцем, тогда как дедушка, да и я навсегда остались людьми советской национальности. И, что-то подсказывает, что во мне СССР, как и любое прошлое, мог возродиться разве что в жанре фарса.

История, которая смогла бы объединить людей из разных стран – это не только история о супергерое или сопровождающая человечество уже десять тысяч лет история о мифическом или архитипическом герое, нет, на это способна и история семьи.

Да, дедушка учился в ешиве, хотел, да и мог стать раввином, но получил недуй, отворот-поворот за высказывание о том, что «мудрецы были дураками». Что, впринципе, не удивительно, ведь, по рассказам, одним из учителей деда был чудаковатый хасид, который, например, устроил собственную свадьбу со свитком Торы, и ходил в обнимку с рыбой будто с грудным ребенком. Дедушка получил недуй (хасидская версия отворот-поворота) за то, что сказал, что мудрецы говорили глупости. Можно сказать, что дедушка был горячим экспериментатором, за что его, собственно, и поставили на лыжи из иудаизма с волчьим билетом и, скорее всего, фантомной ржавой бритвой под серцем. Сами посудите, ведь он до самой смерти с полной серьезностью утверждал, что снег белый вовсе не потому что мы видим его белым, а лишь потому, что Тора до сих пор устанавливала его белым.

Деда учили в ешиве обращаться по любому поводу, например, к комментарию Раши – его мы обязаны слушать, даже если он скажет что правое – это левое, а о левом – что это правое. Изменив даже немного слова великого учителя легко совершить роковую ошибку.

Поскольку мой дедушка чуть не стал раввином, для меня иудаизм стал вечеринкой, на которую тебя не позвали. Она привлекательна! И как всегда бывает с такими вечеринками, на утро тебе обязательно звонят и сообщают, что на развеселом рейве, где тебя не было, все упоролись. и теперь прошлое с огорчением взирает на тебя, просовывая свое лезвие в щель между старой печалью и будущей радостью. Абсолютно все вопросы мира следует логично обобщить одним: еврей?

Когда мне хочется проехаться на велосипеде по Центральному парку, то, под страхом встречи с фанатками, я как Боно наряжаюсь в костюм хасида. Это самая близкая дистанция, на которую я сегодня подхожу к Торе. Как рассказал в интервью Анонимный источник: «Джейсон часто одевается как хасид, когда собирается на велосипедные прогулки. «Камуфляж» снова позволил знаменитому художнику избежать появления пикантных фото в СМИ, сделанных на месте аварии, – прохожие не узнали в пострадавшем религиозном еврее всемирно известного художника.

И ведь когда-то в приступе интереса к иудейской мистике я даже прослушал экспресс аудио-курс «Как вызвать голема». Дело, по секрету говоря, заключалось скорее не в том, как его вызвать, поскольку он изготавливается вручную из сподручных материалов, например, из куска мыла, а в том, какое число необходимо при этом использовать, чтобы наречь полученное изделие големом. Но я так и не сумел выбрать числа, хотя интуитивно склонялся к 77, двум топорам, совпадающим с годом моего рождения.

Так вот, Дедушка с бабушкой жили в Советском союзе, он любил Андрея Платонова, открыто ненавидел советскую власть, что звучало как штамп самого опасного свойства, но при этом был преданным коммунистом. В тайне от всех он рисовал красочные открытки русских цветов, тигров, ныряющих под воду за мячиком, самолеты и другие сответские детские игрушки.